Лев Рубинштейн о спектакле Максима Диденко «Я здесь»
Максим Диденко продолжает исследовать современность на материале событий рубежа 20-30х годов: 22 и 23 декабря на сцене новосибирского театра «Старый дом» режиссер выпускает премьеру спектакля «Я здесь» о свободе внутри тоталитарной машины. Спектакль был создан на грант Фонда Михаила Прохорова в рамках конкурса «Новый театр».
Театральный эксперимент вырос из четырех произведений Льва Рубинштейна: «Программа совместных переживаний», «Я здесь», «Новый антракт», «Событие без наименования». Мы поговорили с поэтом и эссеистом в дни показов и записали его впечатления о спектакле.
Почему «стихи на карточках» открыты для интерпретации?
Мои тексты не задумывались как театральные. Хотя, в глубине души, неосознанно, нечто подобное предполагалось. Эти карточки, по авторскому замыслу, являются открытой системой для смежных искусств. Но меньше всего я думал о театре, больше о музыке и художественно-выставочном пространстве. А если и театр, то бумажный. В середине 80-х годов возникло такое явление как бумажная архитектура – концептуальные фантазии, которые не предполагали воплощения. Строго говоря, тогда не было заказа и практических точек приложения, люди делали красивые визуальные альбомы. Из этого движения выросли известные архитекторы и художники, как, например, Александр Бродский. В этом смысле я мог рассматривать карточки как театральную идею, но никогда бы не подумал, что это будет на сцене.
Как читали «Программу совместных переживаний» в 80-х?
В кругу читался ровно один текст – «Программа совместных переживаний» из 36 пунктов, который лег в основу первого акта спектакля. Карточки ходили по рукам, одна за другой. В основу жанра положен принцип записочки в студенческой аудитории. «Посмотри, у преподавателя штаны расстегнуты», – все читают и хихикают. Штука придумана мной в начале 80-х, выросла из способа бытования текстов, который был для нас основным – это квартирник. Когда автор сидит посредине комнаты, а вокруг него сидит публика. Зрелищно получалось, перформативно. Люди буквально становились соавторами.
Я время от времени, когда выступаю в небольших аудиториях до 50 человек, тоже карточки по рядам запускаю. Хотя эта форма уже реликтовая.
Про портрет Сталина в спектакле и вольное обращение с оригиналом.
«Внимание! Автор среди нас», – и фигурирует всегда один персонаж на портрете. В спектакле он и есть «Автор» с большой буквы. Я его, конечно, сознательно не имел ввиду. Но не удивляюсь, что так может быть прочитано. Возможно, это было, мы действительно существовали в тоталитарном государстве, и любой акт неподцензурного творчества был актом эмансипационным. Конечно, речь всегда шла о свободе, хотя мы слово «свобода» редко употребляли.
Впечатления от спектакля.
Я в принципе не театральный человек, и оценки мои случайны. К тому же, как автор я пристрастен, не получается быть одним из зрителей. Мое участие в спектакле заключается лишь в том, что я дал согласие и когда-то это сочинил. Радостно, что художнику другого поколения и мировоззрения текст показался подходящим и современным. Никакому художнику не хочется остаться в своем времени. Спектакль не показался мне мрачным и безысходным, он о жизни, конечно. Вторая часть произвела на меня сильное впечатление, и чуть-чуть отодвинула первую. Но не потому, что первая часть хуже, а потому что больно хорошая вторая: структурно выстроенная, очень цельная, визуально совершенно волшебная.
Чем искусство от не-искусства отличается?
Искусство работает с ритмом. Ритм возвращает к жизни, упорядочивает и придает осмысленность, это уже обнадеживает. Понимать лучше, чем не понимать, даже если все очень фигово. Но этопонимание уже есть освобождение. Больше всего человека угнетает бесформенность.
И единственное, что еще хочу сказать, это дежурная, но совершенно искренняя благодарность всем, кто сделал спектакль. К концу я был тронут.
